Когда закончится война 2

[doubleblck]

Название: Когда закончится война
Пейринг/персонажи: Бакуго Кацуки/Тодороки Шото, Киришима Эйджиро, Мидория Изуку и другие
Рейтинг: R
Жанр: романтика, драма, элементы фантастики, экшн
Размер: макси, вторая глава ~2,700
Краткое содержание: На последнем году обучения в школе Бакуго появляется странный новенький.
Предупреждения: Нецензурная лексика, UST, AU
Примечания автора:
1) очень долгое развитие отношений;
2) это АУ без способностей, поэтому возможен некоторый ООС;
3) много обсценной лексики и "дворовой" лексики;
4) автор фанонит, что Бакуго умный и может, когда захочет, а когда не хочет — все равно умный, но безграмотный.

1

2

2

Тодороки Шото.

Бакуго беззвучно произнес имя несколько раз, словно хотел привыкнуть, и сплюнул — во рту стало горько. Как будто полыни пожевал.

— Эй, осторожнее! — взвизгнула девчонка рядом, как там ее? Бакуго не помнил и не хотел вспоминать. Кинул на нее хмурый взгляд, и остальные претензии о невоспитанности и неуважении к другим умерли на ярких, блестящих от помады губах. Девчонка как-то вмиг побледнела, смазанно извинилась и свалила на третьей космической.

Мысли Бакуго вновь вернулись к Тодороки, сидевшему в тени дерева. Он читал какую-то книгу (тонкую, в мягком темно-зеленом переплете), осторожно переворачивая страницы, и не особенно обращал внимание на то, что творится вокруг. Поэтому Бакуго мог наблюдать, не боясь быть пойманным.

Тодороки все так же раздражал; приметная внешность не давала ему потеряться в толпе учеников, знания и желание выпендриться — привлекали внимание на уроках, а то, что он оказался достаточно сильным и умелым противником жгло больней огня.

От его удара болело еще пару дней. Пара дней бесконечных напоминаний о собственной слабости при любом движении. Получите, распишитесь.

Бакуго облизнул пересохшие губы и откусил кусочек шелушащейся кожи. Сплюнул снова — во рту появился металлический привкус. Разодрал-таки до крови. Дернул уголком губ, отвел глаза, отказываясь даже самому себе признаваться в том, что Тодороки зацепил его.

Теперь еще сильнее хотелось ударить, проверить на прочность, испытать… Впервые за долгое время кто-то, кроме матери или Айзавы, который был уж совсем ебанутым, рискнули дать ему отпор. Запах чужой силы теперь не давал покоя.

К месту, где сидел Тодороки, подошел Деку. Поздоровался, спросил разрешения присесть рядом. Бакуго не слышал слов, но знал Деку лучше, чем многие.

Все-таки когда-то в детстве, когда Бакуго еще верил в друзей и дружбу, они много времени проводили вместе. А потом мир разделился на хищников, добычу и скучный слабый планктон.

Акуле плевать на планктон вокруг, акулы любят котиков.

Тодороки кивнул, и Деку уселся рядом, пристроив видавшую и лучшие времена сумку между колен.

После того, как Тодороки не явился весь побитый на следующий день, Деку как-то странно посмотрел на Бакуго. Даже улыбаться пробовал, стремный придурок — пришлось даже рыкнуть для порядка.

А теперь вот сидел рядом с Тодороки и во всю расспрашивал его о чем-то. Тот отвечал тихо и спокойно, заложив книгу пальцем.

Бакуго вдруг понял, что ему любопытно, о чем эти двое могли бы говорить. Что общего могло быть у самого мерзкого слабака школы и… новенького?

Может, Деку зазывал его в свой клуб неудачников и лузеров?

— Идешь на следующий урок? — спросил Киришима, опускаясь рядом на ступеньки.

— А что там дальше?

— Японский.

— Дерьмо.

Бакуго поморщился — вот же гадство. Еще один предмет, который он не любил, но он был нужен. К сожалению, экзамены никто не отменял, а без сдачи экзаменов никто не даст ему аттестат. А если не будет аттестата, мать выжрет ему мозг маленькой ложечкой. Она умела.

— Так идешь?

— Куда деваться.

Деку проговорил что-то спешно и рванул в сторону школы. Тодороки поднялся с травы и оттряхнул соринки с одежды. Выглядел он при этом так, будто находится совсем не на школьном дворе. Как минимум на приеме у министра.

— Кстати, в каком клубе он состоит? — Бакуго кивнул на Деку. Киришима посмотрел испытывающе, не торопясь отвечать. — Ты оглох или просто тупишь?!

Тот наморщил лоб.

— Не помню, кажется, чтения?

«Ну, блядь, точно зазывал», — подумал Бакуго.

Тодороки под деревом неторопливо — даже может ласково — потер большим пальцем зеленый переплет.

— Ты в нем скоро дырку прожжешь, — сказал Киришима.

— Чего?!

— Ничего. Говорю, пошли, а то опоздаем.

Киришима тоже поднялся с облюбованной ступеньки, сунул руку в карманы брюк и пошел в сторону входа. Тодороки положил, наконец, книгу в сумку и пошел на урок. Бакуго проводил его взглядом.

— Тупой кретин, — бросил он, разозлившись. И на Киришиму, и на Тодороки. Он сам не знал, кого из них обзывал.

Сев на привычное место, Бакуго скосил глаза на Тодороки — тот раскладывал на парте письменные принадлежности, низко опустив голову. Длинная челка как раз прикрывала границы шрама.

В класс вошла учительница и после приветствия потребовала, чтобы все открыли учебники на указанной странице.

Старая мымра любила самоутверждаться за счет других. Вот и вела себя в классе как генерал на плацу.

Маркер противно заскрипел по доске. Шпильки, торчавшие из идеального пучка учительницы, походили на антенны, воткнутые в голову. Ходячий телевизор, блин.

Бакуго тихо фыркнул и раскрыл свой учебник.

Будь его воля, он бы отправил книженцию в урну вместе с тетрадью и ручкой, но, увы, японский входил список обязательных предметов для сдачи на экзаменах.

«Блядь, быстрей бы экзамены», — тоскливо подумал Бакуго.

Скорей бы отвязаться от тупой школы, тупых одноклассников, уродских учителей и чертовых обязанностей, которые заставляют выполнять дома. Свобода выпускного манила — Бакуго слишком устал от однообразной, похожей на растянутую резину жизни школы. Каждый день одно и тоже, и ничего из того, что понадобится ему в дальнейшей жизни. Ну, может, физическая подготовка.

А вот интегралы и логарифмы в придачу к делению клеток и искусству говорить красиво… Бакуго и так выражался вполне прилично, зачем ему совершенствовать искусство болтологии?

Бакуго скосил глаза на Тодороки. Тот внимательно смотрел на доску — прилежный. А еще раздражающий и выпендривающийся!

Мудак, каких мало, подумал Бакуго, ред-кост-ный.

Реткаснае мудло, написал он на полях тетради. сощурил глаза, присматриваясь к надписи, и добавил этот урот со шрамам.

Бакуго заулыбался, низко опустив голову, чтобы не заметила учительница. А то еще спросит, с какой радости он такой веселый на ее предмете.

Почему-то после такого вот выражения отношения стало чуть полегче — раздражение унялось. Весь урок Бакуго улыбался сам себе, придумывая новые определения для Тодороки.

Критин.

Казлина.

Гавнюк.

Выпиндрешник хуев.

Вот теперь тетрадь по японскому ему нравилась больше.

После уроков подошел Киришима. Куро куда-то испарился — может пошел провожать до дома девчонку из параллельного класса. Последнее время он подбивал к ней клинья. Тодороки снова скрылся в учительской, а Бакуго с самым независимым видом уселся на ступеньки. Снова.

Киришима помолчал немного и спросил:

— Снова будешь драться?

Бакуго посмотрел на него, лениво приподняв бровь.

— С кем?

— С новеньким. Разве не его ждешь?

— Нет, — отрезал Бакуго.

— Оставишь его в покое?

— А я что, за ним бегать должен?!

— Нет, извини. — Киришима примирительно вскинул руки вверх и перевел тему: — Ты домой?

— Неа, — лениво качнул головой Бакуго. Нафига идти домой, если там мать припашет к делу. Лучше пошататься по городу, желательно не попадаясь на глаза знакомым.

— Куда пойдешь?

— Не знаю пока.

— К набережной?

— Может и туда. Хотя вряд ли.

Бакуго дернул плечом, всем своим видом демонстрируя неопределенность. Киришима помолчал, как будто надеялся, что Бакуго позовет его с собой. Наивняк.

Не позвал.

Киришима помолчал, пожевал губу — не знал, как бы начать, чтобы Бакуго не отшил сразу. И один только его бестолковый и нерешительный вид заставил Бакуго внутренне вызвериться. Ну что за дебил, а?!

— Тебе что надо? — прорычал он.

Киришима вздохнул и посмотрел прямо в глаза. Радужка его глаз почти скрылась за чернотой зрачка — остался только тонкий ободок красно-коричневого.

— Не хочешь сходить с остальными в караоке?

— Неа.

— Может, все-таки?

— Ты чего ко мне привязался? — спросил Бакуго совсем не дружелюбно.

— Не привязывался. Больно надо.

— Раз не надо, так и отвали, скройся с глаз.

Обычно живое, подвижное лицо Киришимы превратилось в маску. Он сунул руки в карманы и бросил:

— Пошел ты.

А пошел сам. Бакуго так опешил, что даже не разозлился. А надо бы.

Вот что это было?!

Бакуго нахмурился, стиснул пальцами бетонный край ступеньки. Уставший от дождя, ветра и снега бетон послушно крошился под пальцами.

Киришима только что послал его. Послал и свалил с постной рожей.

Что случилось с тупицей-Киришимой, раз он позволил себе так разговаривать? Совсем страх потерял?!

По рукам, от запястий до локтей, зубастой волной рассыпались мурашки. Волоски встали дыбом, как шерсть на загривке рассерженного кота. Бакуго стиснул зубы, давя утробное рычание.

Он все сжимал и сжимал пальцы, выкрошившиеся песчинки впивались в подушечки. Костяшки натянули кожу, вздулись вены, крепко сцепленные зубы уже ныли.

Бакуго дышал глубоко через нос, стараясь успокоиться и не разгромить прямо сейчас первое, что попадется под руку. Например, школьные окна.

Чертов ублюдок Киришима!

Сейчас Бакуго бы вмазал ему, не посмотрел бы на то, что они… кто? За друга он точно не сходил. За приятеля — тоже. Так, болван, который крутится рядом и держится поближе, чтобы самому не отгребать по морде.

Тихо щелкнула придержанная дверь — на крыльцо вышел припозднившийся ученик. Бакуго слепо смотрел перед собой, пытаясь понять, что изменилось. Что изменилось за последние дни настолько, чтобы Киришима мог позволить себе такое отношение?

Заскрипели подошвы — кто-то остановился рядом. Отсутствующим взглядом Бакуго отметил светлые не то туфли, не то кроссовки, не то что-то общее между ними.

— Злишься? — раздался спокойный голос. — У тебя даже волосы дыбом стоят.

Бакуго поднял глаза — в паре шагов, всего лишь протяни руку и коснешься, — стоял Тодороки. Бакуго почти обрадовался — на половинчатом уроде можно было выместить злость.

— Нарываешься? — спросил Бакуго. Голос звучал низко, шипяще, губы сами собой растянулись в оскале.

Тодороки смерил его странным взглядом. По коже снова будто муха проползла, перебирая маленькими лапками и противно шевеля крылышками. Омерзительное ощущение. Бакуго встряхнулся и поднялся на ноги — не хотелось оставаться в невыгодной позиции и смотреть снизу вверх.

— Вовсе нет, — сказал Тодороки. Что-то в его глазах изменилось, они словно туманной дымкой подернулись. А на губах снова мелькнула призрачная улыбка.

Накрыло осознанием — он снова радуется, доволен, хоть и пытается не показывать.

Черт, весь его вид кричал о том, что он нарывается! Что он хочет выбесить Бакуго настолько, чтобы тот не смог остановиться. Что Тодороки своей невозмутимой холодностью и показным спокойствием цепляет, будто крючком. И тянет.

Бакуго шумно сглотнул.

— Если хочешь, можем снова подраться, — предложил Тодороки.

Эта улыбка ощущалось как удар — хлесткая отрезвляющая пощечина. Тодороки не надо было двигаться даже.

Бакуго сплюнул сквозь зубы и рявкнул:

— Пошли!

— Куда-то собираетесь? — раздался ехидный голос Айзавы.

Бакуго метнул в него взгляд. На языке крутилось что-то вроде «не ваше дело», «пошел нахер» и «не лезь, куда не просят», но каждый из этих вариантов был одинаково плох. Это же Айзава. Ему и к директору не надо вызывать, чтобы…

— Бакуго-кун собирался показать мне окрестности, Айзава-сенсей, — сказал Тодороки. — Вы же знаете, я только переехал, и все еще очень плохо ориентируюсь в округе.

Они вдвоем уставились на Тодороки, и если в глазах Бакуго было удивление пополам с облегчением, то Айзава смотрел с неодобрением.

— Ну что ж, как знаете, — сказал он, наконец. — И чтобы завтра — без синяков и оба на уроках. Я проверю.

Айзава скрылся в школе, Бакуго посмотрел на стеклянную, бликующую на свету дверь.

— И что это было?

— А что было? — спросил Тодороки.

— Ты соврал Айзаве!

— Разве? — Тодороки приподнял бровь и перехватил поудобнее сумку. — По-моему, нет. Ты идешь?

— Зачем ты это сделал?

Тодороки — вроде как — только что спас Бакуго как минимум от выговора. Никто бы не поверил, что новенький, такой прилежный и старательный на уроках, может рваться в драку. Так что своим обманом Тодороки и вправду избавил Бакуго от многих проблем.

Это было странно, и — вроде как — обязывало.

Быть обязанным он не любил.

Взгляд разноцветных глаз снова шевелил лапками на коже — скользил по скулам и щекам, вниз на шею. Бакуго передернул плечами, пытаясь избавиться от премерзкого ощущения.

— Просто так, — ответил он, наконец. — Не хотел, чтобы Айзава-сенсей вмешивался. Пойдем?

Последнее прозвучало просьбой. Оно резануло по венам, выпуская раздражение и недовольство. Внутри осталась только усталость от бесконечного, полного непонимания дня. Бакуго встряхнулся как пес, сгорбился и зашаркал вперед.

Тодороки пошел следом. Заговорил он только только тогда, когда они минули знакомый переулок.

— Куда ты меня ведешь?

Бакуго, шедший вперед, обернулся через плечо.

— С чего ты взял, что я куда-то веду тебя? Я иду сам по себе, а ты просто — за мной.

И снова пошел вперед, чувствуя что-то похожее на удовлетворение. Потому что после его слов в глазах Тодороки мелькнуло что-то похожее на удивление.

Показная неторопливость давалась с трудом. Хотелось припустить побыстрее, скрыться от изучающего взгляда. И еще больше хотелось вернуться и вмазать. Просто потому, что привык справляться со всем через силу.

Но что-то подсказывало, что в этот раз, с ним, так не получится. Выигрышнее поступить так, как поступил.

Дойдя до перекрестка, Бакуго повернул налево и прибавил шагу. Он шел, не особенно заботясь о том, куда идет. И сам не заметил, как ноги вынесли его к набережной.

На пирсе было безлюдно. Драли горло чайки, то ли ругаясь друг с дружкой, то ли на Бакуго, нарушившего их уединение. Он подобрал камень и швырнул в птиц. Те загомонили еще возмущеннее и перелетели подальше.

Волны бились о причал, рассыпались серебристой пылью в воздухе. Сырой и полный взвеси, тот почти лип к коже. Запах водорослей и так сильный у побережья, тут становился почти невыносимым, но Бакуго с удовольствием втянул его полной грудью.

Другое. Иное, не школа.

Бакуго уселся на влажный от брызг пирс и прикрыл глаза. Думать о Киришиме решительно не хотелось. Размышлять почему тот повел себя так — тоже. О Тодороки думать хотелось еще меньше — тот был слишком раздражающим. Но надо было. Его поведение ставило в тупик. Бакуго привык к чужому страху с примесью уважения, и сейчас, столкнувшись с чем-то другим, не знал, как поступить.

Итак, попробуем разложить по полочкам.

Тодороки бесил, как умел бесить только Деку, и при этом был сильным.

Тодороки сделал его в драке.

Тодороки не стал жаловаться Айзаве и даже больше — нагло соврал. Хотя… может и не совсем. Их совместную прогулку с дистанцией в пару метров, с натяжкой можно было назвать экскурсией по окрестностям.

Бакуго фыркнул, растирая между пальцами водяные брызги. Солью стягивало кожу, но это ощущение тоже было приятным. Другим.

Как бы ни отвратительно было признавать — в драке у Бакуго выиграть получится вряд ли. Конечно, он еще попробует, но не сейчас. Для начала — он пока не знал как, но как-нибудь, — рассчитается за помощь. А потом — рассчитается еще раз. Признаться честно, окунание мордой в грязь новенького и не было главной целью его жизни. Так, приятное разнообразие в скучной школьной унылости.

До конца учебного года еще было далеко, и времени на то, чтобы стряхнуть спесь с Тодороки было достаточно.

Отсюда до дома было далековато, но и спешить было особо некуда. В животе уже урчало от голода — обед-то был когда еще! — но он привык не обращать на голод внимания. А вот пить хотелось — кожу лица и рук стягивало солью, лопнувшую губу пощипывало, и Бакуго постоянно облизывал ее, снова и снова обдирая высохшую кожу и не давая зажить.

Орали чайки, снова осмелев, но камня на этот раз под рукой не было.

Деку, наверное, удивился бы, подумал Бакуго с усмешкой. Тот, наверное, искренне считал, что Бакуго может только крушить и ломать, но совершенно не умеет ждать. Деку был неправ, и удовлетворение растеклось внутри масляным пятном.

Деку был неправ — он подождет, понаблюдает…

Совсем скоро намокли штаны и форменная рубашка, руки покрылись мурашками. Волны все так же бились о пирс, разлетаясь на сотни капель. Бессмысленное дело, если задуматься — ебашиться головой (телом?) о камень, зная, что камень так и останется стоять.

Бакуго хмыкнул, поднявшись, провел рукой по влажным волосам и вповалочку пошел прочь от солнца.

Дома, конечно же, не ждало ничего хорошего: отец скрылся в кабинете, мать рычала на него, словно злющая волчица.

— Ты где был так долго? — рявкнула она, стоило Бакуго появиться в дверях с традиционным «я вернулся». — Уже солнце садится!

Она махнула ложкой в сторону окна, и на стекло шлепнулись жирные капли бульона.

— Был в школе.

— Опять натворил дел?

— Нет.

Мать глянула на него недоверчиво, но ничего не сказала, схватила полотенце и принялась тереть окно, размазывая по нему жир. Ворсинки налипли к стеклу.

Нет звонка со школы, нет вины — отличный принцип, на котором держалась вся система обучения Бакуго одиннадцать лет.

Бакуго схватил со стола нечто неопределенное, похожее на поджаренный кусок теста, и ушел от греха подальше.

Бухнув в комнате рюкзак на пол и свалившись на постель, он вгрызся в безвкусный кусок теста и поморщился. Голод все же пересилил, и Бакуго сжевал лепешку. С трудом проглотив, он запил выдохшейся колой, стоявшей у постели, смял жестяную банку и швырнул в переполненную мусорную корзину.

Шевелиться не хотелось, делать уроки — еще меньше.

Бакуго бездумно рассматривал трещинки на потолке.

Дверь распахнулась без стука — недовольная мать устала кусать отца и решила взяться за него.

— У тебя тут свалка, уберись.

— Не свалка.

— Наведи порядок, Кацуки.

Она больше не размахивала ложкой — теперь крепко сжимала в руке полотенце. Вид у нее был не воинственный, как с отцом, а какой-то усталый.

— Ладно.

— Скоро ужин.

— Не хочу, наелся.

Мать посмотрела на него внимательно, пожевала губу, будто хотела что-то еще сказать, но сдержалась. Вздохнула глубоко и вышла из комнаты.

Через несколько минут тишины начался новый виток ссоры.

«Никогда не женюсь, нахуй этих баб», — подумал он с отвращением, слыша, но не вслушиваясь в монолог за стеной.

Зачем отец вообще выбрал ее? Куда он смотрел, когда женился? Как можно ругаться, когда тебе не отвечают даже? Склочная, грубая, вспыхивающая от любого слова, совершенно не умеющая готовить и заниматься домом. Для чего вообще такая жена?

Остаток вечера он провел, вяло разгребая мусор. Ближе к десяти выскользнул из комнаты, стащил со стола еще одну лепешку и снова скрылся у себя. Родителей не было слышно, но это, скорее всего, ненадолго.

Мать не умела сдерживаться и долго остывала.

Отец был спокойным до одури слабаком, не пытавшимся вылезти из-под каблука.

Что тут, что в школе — все одно, по накатанному сценарию.

«Скорей бы свалить подальше», — снова с тоской подумал Бакуго.